К вопросу о сходствах. Это я:
А это муж с мамой в свои 5.5 месяцев:
А это наши дети примерно в том же возрасте в порядке появления. Как видите, получается, что я тут даже рядом не стояла. Даже странно 🙂
Category: память / старое Page 1 of 2
Это я с бабушкой, папиной мамой. О ней я почти не писала, хотя чего уж, личность она была интересная и совсем не заурядная, но как многие творческие люди частенько невыносимой для родных и близких. Я этого, конечно, не чувствовала, пока не подросла, и в совсем нежном возрасте была с этой бабушкой очень близка. Она пекла невероятно вкусные сдобные пироги, расписывала “про между прочим” сахарные печенья и яйца на пасху (и то и другое хоть в музей отдавай), вышивала, вязала крючком совершенно фантасмагорическую красоту, рисовала, и сочиняла вместе со мной исторические романы. Во мне она видела балерину, ну или на худой конец актрису, а когда, уже из Израиля, я сообщила, что пошла учиться в местный художественно-графический институт, удивленно хмыкнула, потому что художницей она меня как-то и не представляла. Ну, в общем властная такая особа.
Домик на последнем снимке сделал для меня дедушка, а бабушка внутри расписала цветами и звездами. Казался он мне тогда чем-то таким невероятно красивым, почти совершенным, и я всегда с придыханием заглядывала через переднюю дверцу, надеясь застать оживших кукол врасплох. Домик был немного меньше метра высотой, в нем было было два этажа, мебель, настоящие окна, балконы, кирпичная отделка, дымовая труба, паркет, колокольчик у двери, и все это было сделано дедушкиными руками из дерева. В те времена, конечно, девочка о таком могла только мечтать. Как ни странно, но игралась я с домиком немного, мне хотелось, чтобы куклы что-то делали, а они сидели пнями и совершенно не шевелились. Подруги в бабушкином доме у меня тоже не было, так что как-то игры у меня там особенно не шли. Я не скучала – вместе с бабушкой мы все время были заняты чем-то полезным, но я частенько мечтала о брате или сестре.
Ну что, с меня что ли начнем? Мама, папа, я – вот вся наша семья. Жили мы однокомнатной квартире на пятом этаже того, что пренебрежительно называют “хрущевка,” но “хрущевка” эта была не простая, а покрашенная (видимо в чьем-то эстетическом порыве) в нежно зеленый цвет, чем я, помнится, очень гордилась. Район был тихий, зеленый и очень спокойный. И хотя в квартире у нас не было телефона, и воду мы грели “колонкой,” и комната была только одна, жили мы там и, пожалуй, не очень тужили, а мои мама и папа даже умудрились выкроить место под свои хобби. Мама тогда много шила, а папа занимался фотографией.
Начало здесь, а для участия можно взять иконку, которая вместе с кодом висит слева. Правил никаких! Вторники можно пропускать, а фото не обязательно должны быть черно-белыми и совсем старыми. Если хочется поностальгировать о юности, студенчестве, “додетности,” то почему бы и нет. Я и такими фото собираюсь делиться. Желающие могут делиться своими постами через кнопку “Add your link.”
[inlinkz_linkup id=431168 mode=1]Столько историй, столько судеб, столько молодых и красивых, веселых и бесшабашных, влюбленных и счастливых… Они глазели на звезы, мечтали и строили планы на будущее, а потом в одночасье все это кануло в бездну, в черный мрак войны, в страх, в грязь, в смерть.
Сегодня все чаще звучат голоса, которые отрицают, обвиняют, переписывают историю, оправдываются, находят красивые объяснения, и забывают то, что забывать нельзя.
Никогда.
Мне посчастливилось (если это подходящее слово) услышать истории о войне не только от обоих дедушек – солдат, но и от бабушек, чьи воспоминания холодили душу не менее, чем ужасы боёв. Потери и расставания, голод и нищета, поражающая воображение бережливость (вынужденная, а не потому что так предписывает новоприобретенная идеология), умение радоваться мелочам, просто потому что радоваться было больше нечему.
Наивен тот, кто полагает, что история не может повторяться. Воинствующий атеизм, игры со словами, антисемитизм, равнодушие, отрицание голосов разума, покорность, подчинение крикливому меньшинству, все это до мурашек по коже напоминает настроения в Европе на заре Третьего Рейха. Это описано с невероятной скрупулезностью в удивительном анализе того времени The Rise and Fall of the Third Reich: A History of Nazi Germany, которую всем, кого интересует история Второй мировой Войны, рекоммендую к прочтению.
У истории нет правильной или неправильной стороны, история идет своим чередом. И все, что мы можем сделать, чтобы оставалась надежда на мирное (и свободное) будущее наших детей, это никогда не предавать память.
П.С. Замечательный пост коллеги-блоггера по теме. Рекоммендую!
А ну-ка признавайтесь, сколько тут есть человек, которые меня знают и помнят такой? По моим подсчетам трое, может кого забыла? Технически мне здесь не 16, а 20, но дела это не меняет, было это очень давно. Честно говоря, я даже и не могу сказать, что скучаю по себе той, но с исторической точки зрения интересно. Это мы на лекции в художественном колледже, соседка в синих штанах – лучшая подружка. Тель Авив, 1996 год. (Викуль, еще раз спасибо!)
Моя память всегда без труда рисует одну из самых дорогих картин моего детства: приглушенный свет, удобное кресло, шерстяной плед цветов осени, кипа журналов в журнальнице в углу, бой часов, и тонкий-тонкий теплый аромат почти готового пирога. Пирогами, деревом, чистотой и книгами – десятками старых книг – пахло в квартире моей бабушки. Пахло всегда одинаково и больше так не пахло нигде. Я бы хотела, чтобы мой дом когда-нибудь пах также. Под стеллажами обычно сохли на газетках травы, собраные в лесу, и они тоже пахли тоненько и сладковато, добавляя свою особую нотку в букет ароматов.
Для меня, маленькой девочки, эта миниатюрная двухкомнатная квартирка была полна чудес и сокровищ. Тогда я еще ничего не знала о книге “Лев, колдунья и платяной шкаф,” но я регулярно отправлялась на поиски приключений в бабушкином шкафу. Шкаф этот казался бездонным, и когда мне надоедало в нем прятаться, играя в сказочные и неизведанные страны, я всегда могла заняться кладоисканием. Ох, какие сокровища ждали меня на дне этого волшебного шкафа! Там хранились цветастые платья до пола, отрезы тканей, в которые можно было заворачиваться или носить как тюрбан, километры тесьмы, кружева, пестрые обрезки каких-то старых поделок, бумажные и фетровые цветы, пряжа… Я до сих пор уверена, что стоило мне там порыться еще чуть-чуть, и где-то в глубине шкафа я нашла бы королевскую тиару или секретную дверцу с выходом в “заветный садик.”
Там же, рядом со шкафом, элегантно выгибая черную спину, стояла старинная швейная машинка Зингер, со своими нежными завитушками, чугунным колесом и огромной витиеватой педалью, которую, чтобы шить, надо было покачивать обоими ступнями. Бабушка много шила, и к каждому моему приезду меня ждала стопка новехоньких батистовых или ситцевых ночных сорочек, трогательных и нежных расцветок, почти до пола, с воланами и обязательной тесьмой на вороте и груди. Я эти ночнушки обожала до такой степени, что пару лет назад, увидя в магазине батистовую сорочку, отдаленно напоминающую бабушкины, я, пощупав ее, так и не смогла положить обратно, и пять минут спустя с нею же отправилась домой. Надо ли говорить, что моя покупка оказалась тем, что называется “не то и не так…” Она была сделана чьими-то чужими руками, на промышленной швейной машинке, бездушное дитя бездушного массового производства. Но главное она не пахла, ну то есть вообще не пахла ничем!
Когда в первую ночь у бабушки, после трехчасового путешествия на автобусе, я зарывалась с головой в мягкие перины, меня обвалакивал со всех сторон запах хрустящей чистоты. Также пахли и новые ночные сорочки. Никогда и нигде мое белье больше так не пахло, а я так и не спросила в чем был бабушкин секрет. Впрочем, я не спросила еще о многих вещах…
Я не спросила как разбираться в травах, грибах и ягодах. Я не спросила как быть бережливой и при этом “гламурной.” Я не спросила как всегда находить силы на улыбку и ласковое слово для любимого мужчины, и откуда вообще брать силы на всё. Я не спросила как делать рыбный пирог так, чтобы он пах разудалым деревенским пиршеством, а не нищетой. Я не спросила как вести безупречный быт без стиральных, посудомоечных, сушильных машин, без пылесоса способного засосать слона, и не спросила как стирать белье так, чтобы оно пахло чистотой, а не порошком. Я не спросила как делать тысячу и одно дело изо дня в день, делать так, чтобы со стороны казалось, что все случаетося само собой. Я не спросила как знать и помнить даты рождения и родословные всех родственников, близких и дальних, и от всей души интересоваться их жизнью и судьбой. Я не спросила как довольствоваться малым и считать, что тебе принадлежит мир. Я не спросила как оставаться молодой духом, несмотря на тикающие часы, как сохранять блеск в глазах и вкус к жизни, несмотря ни на какие жизненные реалии. Я не спросила как оставаться собой, но быть уместной в лесу, на своей кухне, или в музее. Я не спросила как заводить и сохранять друзей всех возрастов и мастей, и, не теряя себя, завоевывать их души на век.
Каждый уголок ее дома, каждая маленькая деталька, от шитых ею занавесок на кухне до ковриков сделаных из состарившихся вещей, все было пропитано ее присутствием, ее любящими руками, ее волшебным прикосновением. Она в совершенстве владела старинной женской наукой – без журналов и интернета она знала как быть центром, сердцем и душой дома, и, о как же тиха и спокойна была эта душа! И такой она навсегда останется в наших сердцах.
Когда мы перебрались в наше пока еще “нынешнее” (до Пятницы) жилище из пригородного дома друзей, которые приютили нас в первые дни в Канаде, мы сразу почувствовали себя на своем месте. Здание жило и дышало, от него шла энергия бодрости и вдохновения. Окна подмигивали радостью и молодостью, а красный кирпич, бруклинская архитектура, и огромные деревья, ласкающие дом по бокам, были обещанием привычной атмосферы и любимого образа жизни, как в моей Тель-Авивской каморке всего несколько лет до этого.
{Октябрь, 2006}
Дыхание молодости и бодрости, исходящее от дома, не раз заставляло нас удивляться и восхищаться этому факту, уже после того как мы узнали, что на момент нашего знакомства с ним, зданию было больше пятидесяти лет, а управляла им девяносто-пятилетняя старуха. Вот она-то и встретила нас, когда мы поросили пробегающего мимо жильца вызвать управляющего домом. Старуха вышла вся белая с ног до головы, начиная с ее снежных волос и кончая малюсенькими золушкиными туфельками – тоже белого цвета – и, завлекательно улыбаясь и кудахча, начала нам пророчить золотое будущее, конечно же не иначе, как в ее доме.
{Октябрь, 2006}
Честно говоря, завлекать нас было совершенно необязательно. Все упомянутое выше уже пронеслось в наших головах, а при виде просторной квартиры с непривычным нам паркетом, старомодными подоконниками, и видавшими виды, но какими-то родными и теплыми дверными рамами мы знали, что это оно. Цена была приятным бонусом, так как находилась кваритра в полуподвале, а посему была дешевле; на протяжении всего периметра в ней имелись огромные окна на уровне земли, поэтому ее расположение нас совсем не испугало.
{Октябрь, 2006}
Старуха получила этот дом в подарок от своего мужа и управляла им (домом) уже тридцать лет. Любила она этот дом больше чем детей, больше чем внуков, больше чем того самого (давно усопшего) мужа, и даже больше чем себя. Помните Скарлет О’Хара? Идентичный случай, только ту питала земля, а эту фундамент. Интересно, что, похоже, это было взаимно – дом питал жизненной энергией старуху, а старуха дом; вот такой странный симбиоз.
Жильцы, населяющие четыре этажа и двенадцать квартир, пестрили разными степенями странности и, как хорошая пряная приправа, приятно дополняли наше существование в доме. Кого там только не было, все-таки сказывалась близость к даунтауну. Однако, все соседи, каждый по-своему, неотрывно были связаны с атмосферой уюта, покоя, безопасности, и стабильности, которые излучал дом.
{Октябрь, 2006}
В подвале, напротив нас, в маленькой однокомнатной студии жил загадочный негр. Загадочный, потому что его почти никогда не было видно, было не понятно когда он уходит на работу и когда приходит, и работает ли вообще. За все время я его встречала, может, раз пять, а окна его квартиры всегда были плотно закрыты жалюзями. При всем при этом из квартиры его переодически несло какой-то вонючей субстанцией, и я долгое время была уверенна, что варилась там не иначе, как какая-то дурманка. Была ли это наркота или какое-то экзотическое африканское блюдо, я так и не узнала, скажу только что к концу нашего романа с домом, когда все стало уже по-другому и не так, у него завелась невероятно приятная подружка, которая потом родила ему сына, после чего они все вместе съехали в неизвестном направлении.
Выше все еще живет пара пожилых лесбиянок, очень приятных и очень Канадских, им заняло примерно полтора года, чтобы начать улыбаться нам и от всего сердца здороваться. Ну что ж, надо уважать культурные особенности – за редким исключением, Канадцы очень долго и неспешно привыкают к чужакам.
На третьем этаже имеется еще одна гомосексуальная компания, на этот раз мужского пола и не больше не меньше в составе трех человек. Похоже, что являются они приверженцами садо-мазо, потому что переодически встречаются нам в подъезде в цепях и черной коже, от этого не менее ласковые и приятные. Тот, который в этой компании за главного, запомнился нам сразу – высокий, лысый, здоровенный мужик, а вот понять, что два его партнера это совершенно разные люди, нам взяло почти два года, так они похожи! Давид, в рамках служебных дел (он за вознаграждение, бывало, помогал старухе со всякими домашними заботами), как-то посетил их обиталище, и оказалось, что в их гостинной стоят настоящие рыцарские доспехи! Компашка эта имеет обыкновение по ночам двигать мебель и чем-то жутко греметь, так что, после посещения их логова, мы решили, что, наверное, это они устраивают сексуальные игрища при участии доспехов – кто-то в них наряжается и гоняется за другими.
На их же этаже живет еще более странная компания в количестве четырех обитателей, двое из которых коты, а двое других, по слухам – брат и сестра, непонятного происхождения. Сестру никто ни разу не видел, а улыбчивый дядечка всегда уходит на работу ночью, и приходит утром, мы думали может сутенер, оказалось, что управляющий баром. Сестра, по рассказам брата, большая любительница котов, поэтому на их двери, на случай пожара, висит обращение к пожарным, в котором сообщается факт наличия усатых-полосатых, с вежливой, но настойчивой просьбой их спасти.
Все эти вышеупомянутые жильцы прожили в доме по пятнадцать-двадцать лет, имели прочно связанную с ним историю, прекрасно знали старуху, а она прекрасно знала их, переодически балуя интересными фактами и интимными подробностями новичков, вроде нас.
{Август, 2007}
Через какое-то время мы переехали этажом выше и оказались соседями парочки скандинавских божеств. Я бы не удивилась, если б кто-то мне сказал, что это Один с женой спустились с их скандинавского Олимпа погостить у нас на земле. Высокие белобрысые красавцы вызывали дрожь благоговения при каждой встрече в подъезде, правда вскоре после нашего переезда, они съехали, наверное, обратно на Олимп.
В третьей квартире на нашем новом этаже, почему-то проживали исключительно будущие доктора наук, работающие над докторатом. Оба раза при этих будущих докторах имелась перепуганная жена, и оба раза исчезали они из дома также внезапно, как появлялись. Последняя перетасовка жильцов этой квартиры принесла пару, которую я не могла себе представить в своих самых смелых анти-расистских фантазиях – черная канадка и ленинградец (белый, естественно).
Кстати, в квартире, в которую мы переехали с нижнего этажа, до нас жила шебутная морокканка, копия Линор Абарджиль (израильтяне поймут), которая с завидным постоянством устраивала оргии и шумные вечеринки. Стены в ее квартире были покрашены в лучших марокканских традициях – оранжевый и бирюзовый – и я до сих пор жалею, что не решилась оставить все как есть (хотя, по правде говоря, выбора у нас не было – курила она как паровоз, и покраска была единственным эффективным способом избавиться от запаха быстро).
Нас, в полуподвальной квартире, сменил член колумбийской мафии с юной беременной подружкой. Правда потом оказалось, что хоть мафия и имела к нему отношение, но была она совсем не колумбийской, а очень даже канадской, другими словами, человек под кодовым именем Диего, работал на Торонтийский муниципалитет подрядчиком по уборкам. Диего был разведен, принимал в гостях двух семилетних дочек, и образцово-терпеливо дожидался пока его юная пассия разрешится от бремени. Позже они съехали в свой новый дом.
{Декабрь, 2007}
И вот так люди приходили и уходили, были очень разными, более или менее интересными, более или менее приятными, но у дома был ритм, он жил своей жизнью и принимал (за очень редким исключением) в себя только тех, кто в этот ритм вписывался и был готов ему следовать.
Но время брало свое. Старуха дряхлела, а вместе с ней дряхлел и дом. В один прекрасный день пришло известие, что старуха распродала всю свою недвижимость дабы уйти на покой, и с тех самых пор мы пошли по рукам. Соседи начали меняться со скоростью света, динамика превратилась в истеричность, шарм старины сменился обветшалостью, все то, что каким-то чудом держалось, начало разваливаться, этажи заполонили рабочие, которые крушили, красили, стучали. Душевный покой перешел в смятение и обиду, как будто у нас поселилсь непрошенные и нежеланные гости, посягающие на личное пространство, от которых невозможно спрятаться и убежать. Разве что насовсем…
Менялись не только жильцы, но и хозяева. Аккурат через полгода после первой перепродажи дома, новый хозяин понял, что это не для него, а посему вскоре появились опять новые лица, новые рабочие, новые правила.
Теперь мы с этим домом прощаемся. Прощаемся не из-за описанных злоключений, а потому что надо двигаться дальше. Мы будем скучать по этому времени, по этому этапу в жизни, по нашей маленькой, но уютной квартирке. Ади здесь подрос и окреп, кошка Цапа окончательно одряхлела, мы с Давидом многое сделали и многое пережили, здесь было все наше “первое” в Канаде.
{Декабрь, 2006}
{Янваарь, 2007}
Но все-таки интересно, как иногда один человек может служить цементом бесформенной груде камней и людей; цементом, который сильнее чем время, разум, народности, религии, прошлое, слои общества; цементом, без которого все летит в тар-тарары. А не удивительно ли то, что структура из кирпича и металла, может так переплестись с человеком, что каждая поваленная стена начинает ощущаться, как твое собственное выломанное ребро, и буквально видишь, как из пустых окон с легким вздохом вылетает и уплывает вдаль душа?
Именно такой связи и родственности мы и искали в нашем новом жилище, и хоть в целом мы им и довольны, в этот раз все-таки не судьба. В другой раз. Такое редко случается при встречах с людьми, а уж с домами и подавно.
Старуха ушла на покой, и нам теперь тоже пора, пусть они разбирают тебя на кусочки, дом, мы больше тебе ничем не можем помочь.
Даже тем, кто нас лично не знает, легко догадаться какое место занимает фотография в нашей жизни.
А все начиналось давно.
В самом начале, любовью к фотографии меня заразил папа – ночами, я ему помогала колдовать над свето-тенями, и выслушивала бесконечные, порою весьма скучные (прости, папа!), лекции о зернистости и экспозиции. Потом, следуя привычке, а также в рамках обучения моей нынешней профессии, мне еще не раз приходилось купать руки в химикатах, корпеть над композицией и играть со светом. Когда учеба закончилась, я отправилась по своим дизайнерским делам, но любовь к фотографии осталась.
Следующим в цепочке уже стал Давид, да так, что я камеру в руки брать уже стесняюсь. Он начал с пленочного “Пентакса,” потом перешел на дигитальный “Олимпус” (в промежутке еще был мой любимый “Зенит” и, так и не полюбившаяся мне, “Практика”), и с тех пор сменил уже 7 фотоаппаратов. Камеры росли вместе с нами, и каждую последующую из них, мы считаем, мы честно заслужили. Теперь лекции о зернистости и экспозиции мне читает Давид, а я, не желая оставаться в долгу, гоняю его на предмет композиции и стайлинга.
Чем дальше в лес, тем, как говорится, больше дров, также известно, что преумножающий знания, преумножает скорбь. И вот так случилось, что сначала нам понадобилось хорошее освещение и палатки для съемки предметов; потом появилась необходимость в еще лучшем освещении, экране-отражателе и зонтиках; потом мы начали пытаться жить по принципам simple living (чем уже давно пытаюсь поделиться, но пока не нахожу слов), поэтому экран-отражатель и зонтики Давид уже делал сам.
Теперь все это оборудование стоит у Ади к комнате (за неимением студии), и Давид переодически, когда его стучит по лбу вдохновение, тащит туда особо аппетитный суп или булочки с пылу-жару, и, валяясь на полу, пытается все это дело запечатлеть. По телевизору мы больше не смотрим кино, а исключительно фильмы по освещению, благо я давно уже приспособилась вязать, слушая книги и не обращая внимания на то, что происходит на экране (привычка, родившаяся из отличий в наших с Давидом кино-вкусах).
Излишне удивляться, что в такой атмосфере Ади тоже заимел нездоровый интерес к фотографии. Когда ему, по-дороге к ящику с машинками, в сотый раз приходится переступать через папу, или когда ему, мирно сидящему на кресле, больно падает на голову зонтик, есть два выхода – обидеться или заинтересоваться происходящим и попытаться поучаствовать. Как оно там – if you can’t beat them, join them? К счастью, инстинкты у нашего мальчика здоровые, поэтому Ади, конечно же, выбирает второе.
После глобального фиаско с детской камерой (качество ее снимков оставляло желать лучшего, а потом она вообще сломалась), и появления второго фотоаппарата некоторое время назад, я на прогулках стала давать Ади снимать нашей камерой, той которая поменьше, и он с радостью стал пользоваться этой возможностью. Чтобы Ади случайно камеру не уронил, я одеваю ему на шею ее ремешок, а потом пускаю на поиски объектов для съемки. Интересно наблюдать за тем, что Ади на этот момент важно и что интересно.
Все фото [кроме первого] иллюстрирующие этот пост, сделаны Ади.
Тут загудела блогляндия итогами и неитогами, кому-то хочется эти итоги подводить, кому-то наоборот. Я итоги никогда не подводила, а если и подводила, то шепотом, про себя. Но вот, сидя в разгромленной квартире (уж так получилось), предчувствуя скорый (и желанный) переезд, немного запутавшись, немного загрустив, немного устав, немного опустив руки, и немного стыдясь всего этого, я говорю себе, что во вселенском соотношении вещей все хорошо. Я говорю, что если мыслить не одним годом, а чередой годов, событий, встреч, расставаний, любовий, жизней ушедших и пришедших – все просто отлично.
Быть может поэтому, тайно, я все-таки на стороне тех, кто итоги не подводят?
Оглядываясь назад я вижу путь – витиеватый, с ямками и ухабами, но вполне закономерный, а главное ведущий вперед. Как было у Эклезиаста? Время разбрасывать камни и время собирать? Каждый год – это камень, камень, который строит холм, и с каждым годом это холм становится все выше. Если вытащить один из нижних камней – не важно, красив и блестящ этот камень или шероховат и бесформенен – холм обрушится вниз.
Не скажу, что ни о чем в своей жизни не жалею; не скажу, что не оглядываюсь назад; не скажу, что порой не тоскую по прошлому; не скажу, что не пережила бы кое-что снова и заново, а кое-что начисто стерла бы из памяти и судьбы. Но, все что было, привело меня туда, где я сейчас, и если посмотреть на мой теплый маленький остров с высоты птичьего полета (да, оттуда) – все хорошо.
Итак, как я праздновала последние десять лет?
С 1999 на 2000
Ага, тот самый, когда все так тревожились “а не вознесемся ли мы все дружно в воздух” от автоматически отправленных ядерных ракет и разбушевавшихся компьютерых вирусов? Встречали дома у Давида, с его женой, моим бойфрендом (которого я в эту ночь окончательно и бесповоротно прогнала), юной одинокой Катенькой (ах, Катенька!), и еще кучей всякого разного сброда. Дружно взмывали руки к небу, а мы подпевали вместе с великой и ужасной прекрасной Дженнифер Лопез – Waiting for tonight, oh | When you would be here in my arms (если кто забыл, хит, специально выпущенный к 2000-му Новому Году). Кто-то разбил стеклянный стол в ту ночь, и, по-моему, это была я.
С 2000 на 2001
11 вечера, по-часовая гостиница, бутылка шампанского. В воздухе парит, толи от жаркого Израильского декабря, толи от нас. Еще чуть-чуть, каждый разбредется по своим делам – Давид праздновать Новый Год с женой и родителями, а я с двумя своими коллегами в клуб а-Театрон (который стал историей еще когда я была в Израиле), а потом в Тамарз Лаундж, а потом еще куда-то, даже и не помню куда, лишь бы забыться. В Театроне играл Silence (если сегодня это каменный век, значит я неандерталец?), а в Тамарз Лаундж немецкий техно, и деревянный пол уходил из-под ног (потому что пострен был в ввиде чаши, в здании старого кинотеатра), всего этого было достаточно, чтобы оглушить себя на неделю. Утром шли босиком по грязным пустым улицам Тель-Авивской промышленной зоны, прямиком на работу, где заботливый и менее легкомысленный коллега отпаивал меня кофе (Ах, Ади, где ты?).
(В моей Тель-Авивской квартире, размером чуть больше обувной коробки.)
С 2001 на 2002
Блэкаут. Юльчик, у тебя было дело, а? По-моему мне пытались сосватать очень завидного жениха, а я, все еще такая влюбленная, хоть и одинокая, самым постыдным образом его продинамила, и даже не ответила ему на телефон.
С 2002 на 2003
Блэкаут. Снова появился на горизонте Давид, а значит было много вина и секса (вопреки предупреждениям и протестам подружек).
С 2003 на 2004
Блэкаут. По-моему, мы были дома вдвоем, наконец-то запахло затишьем.
(Эти фото не с Нового Года, а просто снятые в тот период.)
С 2004 на 2005
Этот Новый Год встречали с парочкой знакомых. Начиналось все чинно-картинно в Рамат-Авиве, в их квартире. А вот закончилось, как всегда. Каким образом добирались до дома не помню, по-моему, вела машину я.
(Последние два фото – просто всякие посиделки
с этими же знакомыми. Знаю точно, что
кое-кому будет интересно.)
С 2005 на 2006
Израиль. Родился Ади. Ели икру и утку, запивали шампанским. Отбросили коньки ровно в двеннадцать… только для того чтобы через час встать к Ади. Как хорошо, что тогда мы не знали какие ночные измывательства готовит нам сын на ближайшие несколько лет, иначе кто-то из нас тут же на месте овдовел. Спали мы тогда меньше,чем узники Гуантанамо.
(Новый Год. Глазки щелочки. Но не потому что вы думаете,
я просто очень плохо переношу вспышку, а тогда мы еще не были
настолько мудреными чтобы снимать без нее. Ади в странном
обличьи, потому что так мы ему выпрямляли шейку.)
С 2006 на 2007
Первый Новый Год в Канаде. Желудочный грипп и этим все сказанно. Кстати, оказалось, что старая поговорка насчет того “как спразднуешь новый год, так и жить будешь весь следующий” все врет – не могу сказать, что прям-таки весь год провели в унитазе.
(Например, в этом году нам удалось открыть серию
дорогих нашим сердцам встреч с друзьями, которые
оказались дальше, чем хотелось бы.)
С 2007 на 2008
Скучнее не придумать. Съели оливье, посмотрели, вздыхая и отплевываясь, продолжение фильма “С легким паром” (до простят меня поклонники), и пошли спать. Пожалуй самый серый Новый Год в моей жизни.
С 2008 на 2009
Как благочестивый семьянин, плотно заправившись оливье, Давид уснул около девяти часов вечера. Я в это время смотрела дурацкий романтический фильм, который даже для меня в зомбическом состоянии был слишком дурацким. Но, я его досмотрела до конца! Опять-таки плевалась, фыркала, вздыхала, но экзекуцию закончила в аккурат без пятнадцати минут двеннадцать, к коему времени проснулся и Давид. Мы выпили шампанского, послушали отсчет времени под выкрики оголтелой толпы на площади перед муниципалитетом (вечная загадка – сколько надо выпить, чтобы проторчать несколько часов на улице в Торонтийскую декабрьскую ночь?), а потом пошли под елку заниматься сексом.
(А что? Всегда мечтала!)
Всем хорошего Нового Года, а также новой декады удач и свершений!
В прошлую Пятницу, звонят нам друзья и оставляют сообщение, что вот, мол, сегодня на центральной площади будет бесплатный концерт Goran Bregović, не хотим ли мы присоединится. Слушаем мы это сообщение в Субботу утром и чуем как сердца наши тонут. Начинаем копать, и оказывается, что, да, таки приехал родной, а мы уж и не думали, что еще когда-нибудь это чудо природы увидим. Сюда ж редко какая Европейская птица долетит, а уж мы, со своими пингвиньими крыльями, так вообще туда не скоро снова доберемся… Первым делом был сделан вывод, что все-таки иногда надо читать газеты, которые все равно выписываешь, в них бывает такая важная информация как, например, сообщение о концерте любимого музыканта. Вторым делом Давид сделал вялые попытки разыскать срочно бейбиситтер, потому что в Субботу был последний концерт в наших краях. В итоге я просто ему сказала идти самому, потому что поняла, что если Давид меня и простит, то я, если хоть кто-то из нас туда не сходит, сама себя точно не прощу. Одному Богу известно когда он сюда снова доберется.
Ну что вам сказать, до Израильского эстетства северо-американцам еще далеко – конечно, концерт не был в древнем римском амфитеатре, а на входе не было бара с сырами и вином – действо сие проходило просто в одном из клубов Торонто, народ там вместо вина нахлебывался пивом, а сесть было негде. О публике отдельный разговор – в Израиле это были люди от 12 до 80 лет, любой возможной национальности, здесь же это были только Сербы (которых здесь хватает, особенно после войны), включая Давида с его сербскими корнями, сам Брегович на аглийском даже не пытался говорить, было ясно, что его и так все понимают. В смысле возраста, правда, тут тоже был стар и млад, и танцевали, конечно, все. Поклонники знают, что усидеть невозможно, особенно если подзаправиться хорошенько предварительно.
Давида, на самом деле, я отправляла с важным шпионским заданием – я ему строго настрого приказала не приходить без портрета одного из членов труппы, по которому “сохну” с того самого дня, когда его впервые увидела (Инк, сколько лет назад? девять?). У меня даже портрет его имеется – добрый Инк, зная о моих нежных чувствах, распечатала мне его в подарок и лежит он у меня в заветной тетрадочке (со всеми пассвордами и кодами), рядышком со свадебной фоткой самого Инка. На самом деле, зазноба эта моя уже не присутствовала на последнем концерте, на котором мы побывали, но я все надеюсь, что в какой-то реинкарнации труппы, все-таки его увижу снова. Я, конечно, все это больше в шутку, чем всерьез, но тогда стояла я там одинокая и холодная, посреди 39-ти Эйлатских градусов, и думала, вот подмигнул бы мне сейчас, и пошла бы за ним куда глаза глядят аж до края земли (хорошо, когда возраст и статус позволяют делать такие признания во всеуслышанье не стесняясь).
Вот тут есть галлерея снимков с концерта. А ниже он, в исполнении Инка.
