///

В детстве бабушка пела мне колыбельную про гусика, очень грустную – там были слова:

“Как по озеру большому серый гусь плывет
И печальную такую песню он поет,
У меня крыло больное – не могу лететь
И на озере всю зиму должен я сидеть“

Ну и так далее, после этого, конечно, все становится еще хуже… Но вспомнила я об этой песне не потому что хотела поразмышлять по-поводу того какую роль эта песня сыграла в формировании моей личности и мировоззрений, а потому что хотела рассказать, как гладила я вчера 4 (пока еще) рубашки Давида и тоже пела очень печальную песню, точно как тот гусь. Вспомнилась мне моя “бурная” юность в роли домработницы в одной богатенькой Тель-Авивской семье.

То что я там творила – это отдельная история, ведущая к темным сторонам моей души, и вспоминаю я об этой части моей карьеры с ужасом и стыдом, а домработницам доверять с тех пор я так и совсем зареклась… Но дело не в этом, а в том, что у хозяина дома было штук 20 рубашек и столько же штанов, и вот весь этот ворох хозяйка мне каждую неделю заново вываливала на диван, и, так называемую уборку, я начинала с глажки. Плюс к этоим рубашкам у хозяина же имелось штук сто трусов, носков и еще куча всякой прочей мишуры, вроде галстуков, подтяжек и еще черт знает чего. Не знаю почему, но трусы хозяйки мне не запомнились, а вот это рытье в трусах чужого мужа мне почему-то прочно засело памяти. Уж не знаю, то ли так безнадежно я не подходила для этой работы, то ли в этом действительно есть что-то ненормальное, но все время, что я раскладывала его трусы по шкафам меня не покидало дурацое чувство, которое до сих пор не могу описать словами… Даже не знаю если это чувство было позитивным или негативным, просто дурацким.

Все становилось еще сложнее, учитывая, что хозяин был мужик симпатичный и приятный (гораздо симпатичней и приятней хозяйки, которая просто была снобливой крысой), и весьма ласков и благожелателен со мной, а когда заваливаешься в чужой дом в 7 утра три раза в неделю, часто видишь вещи, которых тебе видеть не стоило, и становишься к людям ближе, чем тебе хотелось бы. Так что вся эта вознья с трусами с течением времени окончательно потеряла деловую нейтральность, у меня начался, так сказать, кризис личности и через какое-то время я оттуда ушла. Конечно крыша у меня начала ехать не только из-за трусов – ни чуть не меньше меня сводили с ума волосы (знаете, такие маленькие, завитые, с груди и ног у мужчин) и ногти, которые надо было выметать из туалетов, просушка постели, на которую отошли воды у хозяйки перед родами ее третьего ребенка, душ, пышащий жаром и еще пахнущий хозяйскими шампунем и мылом, в который заходила я со своими щетками и скребками… Все это у меня вызывало желание втянуть голову в шею и бежать куда глаза глядят… Наверно во мне было (и есть) слишком много эгоцентризма чтобы полюбить их и ухаживать за ними, как ухаживают домработницы в кино (извиняйте, с живыми я не общалась) и слишком мало вуайризма, чтобы получать удовольствие от такого странного симбиоза.

Когда я оттуда выбралась, моей следующий работой стал магазин одежды на центральной автобусной станции в Тель Авиве, если кто не знает, весьма злачное местечко. Работала я там в мужском отделе, а спектр моих клиентов шел, ни много ни мало, от местных бомжиков, нелегальных рабочих, румынов и нигерийцев и до бизнесменов и хасидов с женами. Но это уже совсем другая история. А в завершении предыдущей, скажу, что за полтора года, пока я работала в том семействе, рубашек и штанов я нагладилась, наверно, по крайней мере на пол-жизни, а насчет трусов моего мужа я вообще поклялась, что никто и никогда до них не дотронется (ну, хотя бы в рамках моих владений).